Два уборщика места преступления — горбоносые и голубоглазые потомки викингов, одного из которых все время тошнит — застряли в лесной хижине, хозяин которой умер кишками наружу. Поковырявшись в доме (строго по инструкции, это ж Норвегия), они находят прекрасную молодую черноглазую и пышнотелую блондинку, лежащую в ванне с трубкой во рту. Находясь в шоковом состоянии, она пытается немножечко задушить одного из них. Другой же, сидящий на лекарствах и больной раком, но с двумя стальными деталями — нервами и яйцами — в обмен на одежду убеждает её отпустить своего неуклюжего товарища.
Неуклюжий товарищ, с рожденья наделенный страстью к приключениям, втирается в доверие к странной женщине (которая успела съесть восемь банок консервов и сныкаться под кроватью). Она хватает его за лицо и рассказывает свою историю известным образом — передает картинки прямо в мозг. Кроме этих кадров историю рассказывает старый магнитофон голосом убитого старичка.
Дикарку зовут Тале (в вольном переводе с норвежского «хвостатая»). Ее, представителя волшебного лесного народца, поймали и сдали в поликлинику на опыты. Она умеет оживлять мертвое и имеет волосатый хвост, заставляет сочувствовать и толкает людей на подвиги. Под ее белой кожей и за карими глазами скрывается неведомая сила, взрощенная норвежским лесом (о, эта неповторимая хюльдроромантика, чарующая девиц, сотканных из нервов и оригинальности(с)).
Чуть погодя уборщики находят в холодильнике хвост, который добрый старичок отпилил от Тале, чтоб та слушалась и кушала кашку принимала ванну, чтобы злодеи не могли ее засечь. Тале, видите ли, тепло выделяет что ваша ТЭЦ. Уборщики переглядываются и говорят: «Она не может быть той, о ком мы подумали». Видимо, в Норвегии хвостатые тетки, как в России — Бабай.
Все это время за уборщиками и Тале шпионят представители лесного народца, по виду — чисто пауканы из мультика про сухонькую кисоньку.
 |
 |
 |
И вдруг, нежданно-негаданно, в избушку врываются маски-шоу а-ля РХБЗ, травят всех газом и уволакивают в лес (чудесно снятый, непередаваемо зеленый норвежский лес). Незадачливые уборщицкие головы упаковывают в черные мешки и пытаются убедить, что тётка с хвостом — обычный мутант и из-за раскрученного метаболизма все время жрет. Главгад обещает отравить их чем-то красненьким, если те не выдадут Тале. Но один уборщик находится без сознания: у него рак легких, а тут еще этот газ… А второй втюрился! Ну еще бы в такие формы не влюбиться. Да к тому же она ему волшебную хюльдропесенку напела.
«Маски» в это время обыскивают избушку, но ХХ Тале в противогазе залегла в ванне. Выпрыгнула она оттуда только два раза: чтобы одного солдата проткнуть автоматом, другого — забить подковой, а остальных взорвать. (По легенде хюльдр злить нельзя, а то на своих же кишках и повиснешь).
Пока главгад не решается застрелить уборщиков, к месту действия подтягивается лесной народец (они тощие, длинные, страшные, как помойные кошки после голодной зимы) и вспарывает ему его беззащитное пузико (скорее всего, старичка из избушки тоже они прикончили). Все спасены.
Тале в благодарность за доброе обращение вылечила одного из уборщиков от рака, на что последний отреагировал очень эмоционально: всхлипнул верхней губой. Ах, эти северяне!))
Напоследок у уборщиков состоялся диалог с полицейским, которого они в один голос убеждали, что хюльдр не существует. И это единственный раз, когда слово «хюльдра» прозвучало с экрана.
Что касается «Хвоста» как художественного произведения. Первое, что бросается в глаза — затянутые диалоги и длинные странные крупные планы, будто в Норге некуда торопиться и все видится сбоку. Потрясающий диалог произошел у уборщиков на берегу фьорда:
— Что делаешь? — спрашивает один.
— На ветру качаюсь, — отвечает второй.
— Зачем?
— А че, нельзя?
Этот диаложек занял две минуты экранного времени.
Итак, кому смотреть:
— Тем, кто любит европейские фильмы с их натуралистичностью и затянутостью.
— Тем, кто любит Норвегию (снимался в Бергене и в лесах фюльке Нурланн).
Кому не смотреть:
— Всем остальным.
Я не могу его критиковать по соображением сердечной привязанности. Я его просто буду любить, как плюшевого гриба, которого мне подарили в детстве.