Я: СУКА ЗДЕСЬ САЛЮТ!!!!111адын
Он: Как штанишки, чистые?
Неромантичный диалог, да? Раньше мы говорили о звездах. Будут ли видны летящие Персеиды, если двенадцатого или тринадцатого августа выйти во двор и посмотреть на север? Сейчас я боюсь смотреть вверх. Там можно высмотреть свою смерть, и это не метафора.
Это, видимо, навсегда теперь. Громкий звук, и ты мертв. Если не снаружи, то внутри.
Я в другом городе засыпала под фейерверк. Одновременно мне пришло уведомление о ракетной опасности. Это была непередаваемая гамма чувств: хотелось закрыть уши руками и кричать «Прекратите! Прекратите, ну что вам за радость!!!».
Но город этот, в котором я засыпала, он — великий, он — древний, самым первым выхватывал во всех европейских войнах. Ему можно всё, даже такую громкую радость. Теперь не его очередь.
Когда вдруг внезапно очень громко, в этот момент, видимо, от выброса адреналина приходит полная ясность. Ни одному инфоцыгану или осознанносновидцу такого не ощутить. «Бух!», который издает ПВО, отдается в груди, две следующие секунды внутри тела звенящая пустота и ожидание смерти. Или вибрация вниз по позвоночнику, когда боевой самолет над городом переходит на сверхзвук. Или мягкий звуковой подзатыльник, когда стартует «Искандер».
В этот момент очень ясно понимаешь, как хочется жить. Как же хочется жить, Господи!
Нам сделали очень громкую Масленичную неделю. Я тогда меланхолично собирала купленный на Али букнук, а меня с той стороны лихорадочно пытались взломать: почту, блог, учетку винды, вторую почту, госуслуги. Зачем?
А еще в начале мая они хвастались подвезенным, каждые полчаса — сирены ракетной опасности. Целая неделя, проведенная на полу у несущей стены. Обставились чашками и ноутбуками, обложились книгами и телефонами. Вместе с моей старой глухой кошкой ели маленькие пельмешки из индейки из одной пиалки.
Громко, до лютой ненависти, было 30 декабря.
А самый первый раз очень громко было третьего июля, в первое лето. Я запомнила этот день, потому что в тот вечер сидела в мастерской — художники рисовали меня, я писала о них, то была идиллия. Я трескала крошечные сушки в легкой молочной глазури. Мне запомнились эти сушки, потому что они были очень маленькие и очень сладкие, и на следующий день я бегала по центру раненого города и искала их. Нашла во «Вкусвилле».
Той первой громкой ночью, когда ракета впервые упала в центр и сожгла мирный дом, случился такой диалог:
– Что это было?
– Очень громко, слишком близко…
Будто бы о любви диалог, да? О любви, которая давно кончилась, но до конца жизни будет гнуть тебя к земле при любом громком звуке.
