Это очень просто — выбрать не ту дорогу. Еще проще — когда твоя обычная наезженная колея вдруг становится не той дорогой.
Ты ездишь на дачу много лет одной и той же дорогой. Тебе самому лет немало, ты плохо водишь, у тебя почти нет периферического зрения. Ты стар, но почему-то очень уверен в себе. У тебя давно эта машина, у тебя давно эта дорога. В твоем багажнике позвякивают инструменты, а телефон ты забыл дома. Ты беспечен, за твоим окном холмы, левую щеку прижигает раздухарившееся майское солнце.
Но ты не видишь, как слева в твою слепую зону вворачивается военный «Камаз». У него в кузове полным-полнехонько снарядов для «Урагана», весь поселок можно на воздух поднять. В кабине у «Камаза» разудалый водитель, он вчера выпил водки, как все, сегодня заехал купить еще. И теперь поворачивает от магазина с алкоголем и не видит тебя.
«Камаз» — машина высокая. И ты оказываешься у него в «слепой» зоне. А он оказывается в слепой зоне у тебя. И вы сталкиваетесь. Водителя «Камаза» немножко подбрасывает в кабине. Снаряды для «Урагана» в кузове, наверно, тоже.
Ты умираешь сразу, от мощного удара в затылок, который разрывает твой спинной мозг. Твою машину сминает, как бумагу.
Тебя вытаскивают из машины, накрывают брезентом. Все сочувствуют. Кто-то снимает тебя на телефон, кто-то снимает с твоей руки часы. Твое последнее фото отправляют в городской телеграм-канал.
Именно так о твоей смерти узнаёт твоя семья. Видит в ленте новостей носок твоего ботиночка и знакомую руку с часами, которые еще не успели украсть.
Они не будут знать, где ты, мертв ли ты и где тебя искать. С ними никто не разговаривает. И никто не будет с ними разговаривать, пока они не наябедничают в губернатору в соцсеть: слава новому губернатору, что теперь так можно. Глава района найдет следака из городского, что выезжал на место. Следак наговорит много якобы по простоте и горячности, а потом отрежет «Будете говорить с военными, на меня не ссылайтесь».
В качестве наказания за губернаторскую доступность — унизительные диалоги с журналистами, которым захотелось осветить.
– Вы меня еще не знаете! – будет писать один главный редактор. – Я такой! Такоооой! Ух! Ух я какой! Йохохо, я какой! Я такой! Только дайте интервью…
Но когда выяснится, что в смертельном ДТП, в котором ты погиб, городские службы сработали хорошо, а военные, напротив… Редактор стушуется и все его йохохо уйдет в песок.
– Про СВО мы писать не можем.
Мы знаем, милый Йохохо. Никто не может. Не надо дуть щеки.
Но тебе бы понравилась такая шумиха. Ты называл такое «поставить всех на уши». То есть создать некое бесполезное возмущение, которое быстро сойдет на нет и не принесет никакой пользы. Так было, когда в таком же глупом ДТП погибла твоя любимая, и ты кляузничал на врачей, которые не смогли ее спасти. Когда от ковида погибла твоя невестка, ты недоумевал, почему твой сын не собирается кляузничать на врачей. В твоей ситуации особо кляузничать не на кого. В ней — ни одного врача. Только один ушлый похоронный агент, который хотел стряхнуть оплату транспортировки тебя и с военных, и с семьи.
Но если бы началась такая шумиха, тебе было бы о чем посетовать своим товарищам по СНТ. И, видимо, только им, потому что вся остальная общественность будет на стороне твоего убийцы.
– Ребятам там страшно, вот они и пьют.
Возразить нечего, правда?
Кстати, даже твой лучший друг, узнав о твоей смерти, невесело засмеется. Он очень старый, старше тебя, одной ногой уже в небытии.
– Не водитель он был, не водитель…
Он теперь слишком стар и болен, чтобы прийти на твои похороны.
За похороны заплатит Министерство Обороны. Ты же подполковник ВКС, старый списанный сапог, но на погребение выделят аж сто десять тысяч. Еще министерство расплатится за халатность своего бойца. Министерство Обороны — организация, конечно, не клиентоориентированная, но башляет.
Все твои вещи из машины: твои садовые ботиночки, залитая кровью майка, целый ящик инструментов, пропахших моргом, — всё полетит в мусорку. Еще фотографию твоего любимого внука кто-то разобьет об угол холодильника.
Ну, как «кто-то»…
Я.
