«Джули и Джулия: готовим счастье по рецепту»
Джули Пауэлл
2005
Что лучше: фильм или книга? Мой любимый вопрос, и ответ на него почти всегда — книга лучше. Поэтому выбираю сложные случаи: «Гардемарины», «Девчата», теперь «Джули и Джулия» попала под руку. Фильм очень красивый, очень антуражный, его можно бесконечно пересматривать и, не напрягая голову, разглядывать детали.
А книга объясняет непонятное.
«Девчата»
Борис Бедный
Гослитиздат, 1961
С «Девчатами» тот же случай, что и с «Гардемаринами»: фильм культовый, безумно любимый, книга тоже хорошая. Но «Девчатам» повезло больше — сценарий фильма писал сам автор, поэтому в экранизации с героинями обошлись бережно.
Начну с главного: в книге спор между Ильей и Филей произошел не из-за унижения последнего в шашки и производственного соперничества, а из-за того, что Тося Филю-хулигана некрасиво отшила. Филя не хотел умыть Илью, он хотел уничтожить Тосю, а Илья подвернулся под руку. И сам спор был довольно жёсткий. Суровые времена были, но закончилось всё красивей, чем в фильме.
В остальном «Девчата» — это любовный роман, написанный мужчиной. Медленный, детальный и дидактичный. Язык его обаятельный, уютный и простонародный, прилагательное здесь часто следует за существительным.
Будто она и не человек вовсе, а какая-нибудь бессловесная яблоня: календарь показал весну — и, хочешь не хочешь, расцветай!
Все-таки дуры мы, бабы! И курят мужики, и самогон вонючий пьют, а мы их, барбосов, целуем.
Все ребята, как до любви дойдет, — косолапые…
Хороший бухгалтер должен быть в очках, а повар — толстый!
«Трое из навигацкой школы»
Нина Соротокина
Советский писатель, 1991
Когда иду я по весеннему Ленинграду, вдыхая запах травы и распустившихся тополей, когда смотрю в воду каналов на гофрированные отражения шпилей и куполов, вижу сбегающую в воду решетку и ялики у Летнего сада, меня зримо и явственно обступает XVIII век.
Какие они были — Елизавета, Лесток, Шетарди, Бестужев?.. Можно по крохам собрать материал, есть архивы, письма, дипломатические депеши, можно сходить в Эрмитаж и свериться с портретами Кваренги. Каждое время дает свою оценку тем далеким событиям и людям, игравшим немаловажную роль в русской истории.
Но они все умерли, умерли очень давно, и даже теней их я не могу различить в сегодняшнем городе. Но остановись подле старого собора Симеона и Анны. Не слушай звон трамвая, забудь про асфальт под ногами и провода над головой, сосредоточься…
Это из эпилога.
Я, как все дети позднего СССР, стояла перед выбором: гардемарины или мушкетеры? Так уж вышло, что мушкетеры однажды нагнали на меня тоску, я их не досмотрела, не прочитала и не люблю. Я — гардемаринов человек. Для меня Боярский — это не «Тысяча чертей!» и не «Констанция, Констанция, Констанция…», а «Эта проклятая Россия!» и «Анастасия, звезда моя!».
