Концепция сети продуктовых супермаркетов «Свежесть» выражалась в трех словах: собственно, сама свежесть, а также экологичность и доступность.
Насчет свежести реклама не врала. Продукты действительно поступали прямо с ферм, коих вокруг города Б было немало. Шли на прилавки «Свежести» эталонные овощи: равномерно зеленые очаровательно пупырчатые огурчики, красные и ароматные помидоры, хрустящая капуста, остроконечный сладкий перец с зеркально гладкими боками и прочие дары черной плодородной земли. В холодильники супермаркета текло безупречное молоко и падало образцовое мясо.
Но козырем магазинов «Свежесть» была рыба, и живая, и мертвая, которую рефрижераторы привозили ежедневно с большой рыбной фермы.
О, сколько страстей кипело вокруг этих питательных существ! За рыбой из «Свежести» выстраивались очереди, из-за нее даже случались драки. В городе поговаривали, что однажды мужчина, лезший без очереди за последним налимом, получил этим же налимом по шее, крепко и страшно. Впечатлительные горожане утверждали, что продавцам пришлось звонить в «скорую», полицию и уборщикам мест преступления, чтобы те собрали с пола кровь. Более внимательные горожане спорили с ними, заявляя, что кровь была рыбьей и никаких спецотрядов не потребовалось. Дерущихся разняли своими силами, а налима поделили. В общем, ситуация была спорная и со всех сторон вызывала сомнения, но, как ни странно, на репутации магазина она не сказалась ни коим образом. За жирными рыбешками по-прежнему шла охота и выстраивались волнующиеся очереди плотоядных фанатиков.
Однажды утром, когда Почти Самый Важный менеджер сети супермаркетов «Свежесть» уже заварил свою первую чашку кофе, в его электронный почтовый ящик упало полное печали письмо. Писал управляющий магазина-флагмана из города Б.
Добрый день!
У нас в магазине нестандартная ситуация. В торговом зале завелась кошка. Кошка дикая, сами мы её поймать не сумели, она прогрызла дыру в ловушке. Проблема усугубляется с каждым днём, так как кошка уже освоилась и теперь бродит по торговому залу не только ночью, но и днем. Не стесняясь покупателей, она залезает на рыбные и колбасные витрины и ест продукты. Покупатели в шоке отказываются покупать что-либо, даже хлеб.
Рабочий день персонал начинает с того, что тщательно осматривает продукты на предмет порчи и списывает надкусанное. Кошка не поедает, а именно надкусывает каждую единицу товара, будто пробует и выбирает. Особенно страдает рыба.
Прошу вас в срочном порядке принять меры и избавить нас от животного. Судя по всему, в торговом зале есть отверстие, через которое она проникает внутрь.
Давно Почти Самый Важный менеджер так не хохотал. Его раскатистый бас разнесся по этажу, а кофе выплеснулся на стол, чуть не залив клавиатуру. Отхохотав положенные по корпоративному уставу три минуты, он вытер выступившие слезы костяшками пальцев, поднял телефонную трубку и позвонил в ветконтроль.
К обеду от того же управляющего пришло второе слезное письмо, состоящее всего из двух строчек.
Ветконтроль ушел расцарапанный. Не знаем, что делать. Помогите.
Эта кошка – исчадие ада.
В то время, когда Почти Самый Важный менеджер открывал второе письмо про кошку, в школе святого Иосаафа у одиннадцатого класса «Б» шел урок истории. Его вел Пантелеймон Елисеевич, седовласый пожилой джентльмен, как говорится, старой закалки, одетый сегодня в горчичный кардиган с растянутыми петлями. Непримиримый вояка со всем, что на пути попадется, на уроках он часто срывался на нравоучительные речи. Ученики любили эту его черту. Пока учитель, размахивая руками и брызгая слюной, грозил узловатым пальцем очередному воображаемому врагу, школьники могли неслышно походить на ушах.
Но в то утро класс молчал. Пантелеймон Елисеевич со всей страстью одобрял отмену бала.
— Всё самое пошлое и вульгарное пришло к нам из заграницы, — вещал он, — не только с Запада, как принято считать, но и с Востока. Вместо того, чтобы прислушиваться к их мудрецам, коих немало, наша молодежь смотрит их отупляющие мультики.
Таня и Ваня, брат и сестра, любители аниме, подняли на учителя возмущенные взгляды. Но тот вошел в раж, и они не решились ему возражать.
— Кельты, тем временем — продолжал он, — чей праздник Самайн был прародителем вашего нынешнего Хэллоуина, давно забыты. Они праздновали конец лета, окончание сбора урожая, и в то время Самайн не был связан ни с чем сверхъестественным. Даже кельтская традиция вырезать из овощей фонари, чтобы подсветить мертвым путь в чистилище, не имела к нему никакого отношения! Ирландцы и шотландцы, эмигрировавшие в США, праздновали Хэллоуин в отрыве от родной земли и вот что получили! Пустой праздник! Алкоголь, вызывающие костюмы, раскрашенные лица, хождение попрошаек по домам, не имеющее ничего общего с дарением английских «духовных пирожков», когда бедняки, которым совсем нечего было есть, выпрашивали праздничную еду в обмен на обещание молиться за души умерших. И сейчас этот праздник, извращенный до неузнаваемости, снова возвращен в Европу. В худшем состоянии, чем уезжал. Так вот в чем вопрос: какой из этих праздников мы должны перенять? Пустой американский? Сельскохозяйственный кельтский? Или католический День всех святых? Мы ведь не земледельцы и не католики. Зачем нам вообще что-то перенимать?!
Класс молчал. Чьи-то лица при слове «пирожок» приобрели мечтательное выражение. Кое-кто был хмур. Пантелеймону Елисеевичу было все равно: он не смотрел на учеников.
— К тому же, чтобы заимствовать, нужно иметь хоть какое-нибудь представление о том, что заимствуешь, — говорил он. — А мы культурно безграмотны! Посмотрите, что мы едим! Например, круассаны. Разве во Франции существуют круассаны с начинками? Нет, там отродясь не было круассанов с начинками! Ни с джемом, ни с шоколадом, ни с кремом. Если угодно, они подаются отдельно. Но нет! Нам нужно все бездарно переиначить! Мы даже в пошлый американский бутерброд умудрились уложить докторскую колбасу!
Класс хихикнул, вообразив себе колбасный бургер.
— Значит, надо больше уделять внимания изучению других культур? – с улыбкой спросил Кирилл.
Он обожал подзуживать старого учителя.
— Нет, молодой человек! – взвился Пантелеймон Елисеевич. — Я вам объясняю, что пока мы устраиваем балы с нечистью, русская культура приходит в упадок. Мы забываем наши традиции, не приемлем ничего своего, родного: самовара, русских пряников и калачей, чистого русского языка, исконно славянских праздников, опрятных девушек! Женщины стыдятся платка, стыдятся косы, стыдятся сарафана. Нынешние барышни стремятся подражать западным моделям. Ходят на высоченных каблуках: некрасиво, не разгибая колен, да еще и в рабочий полдень. Женщины будто не хотят думать, а хотят слепо подражать. Ведь есть такое понятие «дневной каблук»…
— Елисеич в свободное время «Вог» почитывает, — шепнула Соня Дженни. Та кивнула с улыбкой.
— Милые барышни, — Пантелеймон Елисеевич, к несчастью, заметил их перешептывания, — выходите, пожалуйста, к доске. Обе.
Соня и Дженни нехотя встали, предчувствуя нечто унизительное.
— Ваша юбка слишком коротка, — учитель ткнул пальцем в Соню.
Сонька, чья юбка действительно была на ладонь короче стандартной форменной длины, кокетливо повертелась, чем вызвала хихиканье.
— А ваши носки? – он перешел к Дженни. — Что значат ваши носки? Во что вы играете? Вам разве пять лет?
На Дженни были те самые гольфы, которые Соня подарила ей на первое сентября.
— Хотя по вашему лицу можно понять, что это у вас врожденное, — резюмировал учитель и жестом попросил девушек присесть.
Класс тихо ахнул. Дженни удивленно уставилась на учителя, который раздухарился еще больше и принялся нарезать круги по классу. Соня, садясь, провожала его таким взглядом, словно хотела убить.
— Откуда с такой психологией возьмется высокая культура?
— Это точно! – громко сказала Соня. — Никакой культуры нам не иметь, пока мы судим о людях по цвету кожи!
Но Пантелеймон Елисеевич не слышал ее возмущенного ропота.
— Мы одеваемся на иностранный манер в китайский ширпотреб, который пришел к нам еще в девяностых, — говорил он отрывисто. — В России из-за отсутствия культуры процветают фирмы, в сторону которых на Западе и не плюнули бы!
— Мы надеваем и едим ширпотреб потому, что как раз не знаем, что это дешево и некачественно, — на этот раз Кирилл был серьезен, — и пошло это из девяностых, от людей, которые выросли без доступа к другим культурам, за железным занавесом.
Мила Косолапова, которая понятия не имела, что такое железный занавес, уткнулась в свой «айфон». Для нее все интересное на сегодняшнем уроке уже закончилось.
— Что ты знаешь о железном занавесе? – досадливо поморщился старый учитель и продолжил развивать свою мысль. — На время, молодой человек, на время. Пока русское не возродится и не подымется. Потом уже, когда умы прояснятся, когда не стыдно будет себя показать, то можно будет и на других посмотреть.
— Всё снова произойдет как в девяностые, — убежденно заявил Кирилл. – Возникнет такая же сложная экономическая ситуация, и в страну снова хлынут такие же негодные товары. Мы словно на качелях будем качаться. Не проще ли просто пообтесать чужие культуры под себя? Иначе мы снова оголодаем и будем жрать, что дают, без разбора. Люди должны иметь выбор.
— Мы вернулись к тому, с чего начали – с Самайна. С невозможности адаптации чужеродного для России. Вы предлагаете не отремонтировать культуру, а просто прикрыть дыры европанелями! – крикнул учитель. — Народ все равно не сможет ничего понять в чужой культуре, потому что не знает своей! И знать не хочет! Презирает свою страну и над другими смеется! Любовь надо испытывать к своей стране! Любовь!
Прозвенел звонок.
— Параграф шестнадцатый, на следующем уроке буду спрашивать, — сказал Пантелеймон Елисеевич своим обычным тоном и отвернулся от учеников, мгновенно потеряв к ним интерес.
Те повскакали с мест, принялись громыхать портфелями и громко переговариваться.
— В кои-то веки Елисеич сказал что-то умное, — задумчиво произнес Кирилл, когда их четверка вышла из класса и угрюмо добрела до ближайшего подоконника.
— Что ты там умного услыхал? – раздраженно спросила Соня.
— Ты не напрягайся, — посоветовал Кирилл. — Похоже, кроме описания своей юбки ты и не слышала ничего. Ну, может, еще капельку расовой нетерпимости.
У Дженни покраснели уши.
— Мне кажется, ему стоит извиниться, — сказал Егор, — перед девчонками…
— Передо мной не надо, — Соня улыбнулась. — Я вешу шестьдесят килограммов и учусь в балетной школе. У меня иммунитет к унижениям.
— Слыхала, вас Елисеич потрепал? – раздался за их спинами очень высокий девичий голос.
— О, Господи! — простонала Дженни.
Это была Алина Медведь, крохотная невесомая девушка в кедах, чьи волосы были настолько черными, что казалось, будто безумный парикмахер поймал настоящего тауэрского ворона, от души натер его гуталином и нахлобучил ей на голову. Алина, как всегда, была в окружении своей свиты: гренадерского роста девицы по прозвищу Сапог, с маленькими глазками и курчавыми волосами, и кукольной блондинки в неоново-розовых колготках и с брекетами на зубах. Соня никак не могла запомнить, как ее зовут. То ли Аня, то ли Маня.
Соня и Алина недолюбливали друг друга. Алина считала Соню выскочкой и позершей, а Соня Алину – недалекой дурой.
— Ну, может, это вас одеваться научит, — радостно заявила Алина, осмотрев Соню и Дженни с ног до головы.
Сапог угодливо хихикнула.
— У тебя дел никаких нет? – сурово спросил Егор.
— Удаляюсь, — пропела Алина, послав ему воздушный поцелуй.
Соня проводила троицу взглядом.
— Не буду ходить на встречи выпускников, — мрачно пообещала она, когда ребята вышли во двор и побрели к выходу.
— Я – домой, — сказала Дженни.
— Я тоже, — Кирилл зевнул, — дела, дела…
— А ты? – Соня толкнула Егора в бок.
— Я остаюсь, — сказал Егор и в подтверждение своего намерения остановился как вкопанный у центральных ворот.
— Анфису Палну поджидает, — расплылся в ехидной улыбке Кирилл.
— Дурак, — сказала Соня пренебрежительно.
— Не лезь не в свое дело, — огрызнулся Егор.
Дженни молчала. Молчала, когда они с Соней покидали территорию школы. Молчала, когда они переходили дорогу: девчонки, не сговариваясь, направились к универмагу. Первые слова были произнесены только у киоска с замороженным йогуртом.
— Средний с карамелью.
— Большой с инжиром, пожалуйста.
Девушки остановились напротив супермаркета «Свежесть» и принялись за лакомство, погрузившись в глубокую задумчивость. Соня гадала, увидит ли ее балетная репетиторша этот большой стаканчик йогурта в ее тяжелых прыжках. Дженни прикидывала, чем Заваркина так увлекла Егора. «Свежесть» ни о чем не думала. В ее обязанности входило приветливо моргать вывеской, напоминая покупателям, что они еще не всё купили к ужину.
— Мне надо купить рыбы Колесику, — очнулась Дженни.
«Свежесть» поддержала ее бегущей строкой, сообщившей, что восхитительная рыба – свежая, соленая, вяленая или чуть подкопченная по специальному рецепту – словом, самая невероятная рыба в городе Б ждет ее, Дженни. Ей просто нужно переступить порог супермаркета.
Кот Дженни, Колесик, был поперек сам себя шире и питался только рыбой из «Свежести». Если ему предлагали рыбу, купленную, например, на рынке или, упаси боже, сухой корм, то он воротил морду, раздраженно фыркал и брезгливо закапывал свою тарелку передней лапой. Соня то и дело советовала подержать этого капризулю на голодном пайке недели три, уверяя подругу, что эта скотина вполне сможет безбедно прожить на своем подкожном жире. Заодно и нравом смягчится. Дженни пока так и не решилась посадить Колесика на диету и исправно таскала ему мойву из «Свежести».
Девушки, прикончив йогурт и аккуратно поместив стаканчик в урну для бумаги (согласно городским правилам), прошли сквозь ряды с овощами и плюшевыми игрушками к рыбному.
В рыбном они застали драму.
Огромный детина в грязных джинсах и с большим сачком наперевес сосредоточенно шарил какой-то метелкой, привязанной к длинной палке, в холодильнике с копченой семгой. Подойдя поближе, девчонки рассмотрели, что метелкой он удерживает загнанную в угол черную кошку, изящную, тонкую и звонкую: к генам ее дворовых родителей явно была примешана толика благородных дрожжей.
Кошка озиралась в поисках путей отхода и шипела на зверолова. Тот, не проникшись кошачьим отчаянием, взял сачок на изготовку.
Весь рыбный отдел – продавцы, покупатели, подсобные рабочие – наблюдали за битвой с любопытством.
— Куда вы потом ее денете? – спросила самая полная из продавшиц в чистом фартуке с надписью «Свежесть».
— На живодерню, — спокойно пробасил детина.
Соня наблюдала за поимкой волосатой бандитки, сжав кулаки и сглатывая слезу. С детства обладавшая обостренным чувством справедливости она терпеть не могла, когда обижали маленьких, слабых и голодных. Дженни знала эту черту своей подруги и заранее схватила ее поперек туловища, чтобы та не кинулась драться с мужиком.
Дженни повертела головой в поисках чего-нибудь, что помогло бы ей отвлечь Соню. Справа не было ничего интересного, кроме печенья с начинкой. Но слева… Слева стояла Заваркина в своей красной куртке. Она держала за руку Васю, который с любопытством наблюдал за поединком кошки и человека.
— Смотри! Заваркина! — прошептала Дженни Соне.
— Где??? – завопила подруга, развернулась и кинулась на красное. — Анфиса, помоги!
— Чем я могу тебе помочь? – спросила Заваркина, от неожиданности отступив на два шага. — Могу дать платок.
— Не мне помоги, кошке! – пропищала Соня и бурно разрыдалась.
Дженни кинулась утешать подругу.
— Легко, — Заваркина помедлила секунду, словно прикидывая варианты. — Вася, реви!
— Чего делать? – не понял Вася и доверчиво посмотрел на мать.
— Реви, будто тебе жалко кошку. Будем ее спасать.
Вася, не медля ни секунды, заревел белугой. По его розовым щекам потекли красивые крупные капли. Указательным пальчиком он тыкал в зверолова и издавал душераздирающие всхлипы, в которых явно слышались слова «мама» и «кошка».
— Прекратите сейчас же!
Заваркина выбралась на авансцену представления, заставив зрителей вздрогнуть.
— Прекратите сейчас же! Кругом дети! Прекратите мучить животное! – она вперила повелевающий перст в мужика с сачком.
— Она все продукты понадкусывала, — пожаловалась самая полная из продавщиц, — семгу испортила, целую рыбину.
— То, что это кошка продукты надкусывает, еще доказать надо, — развязно ответила Заваркина и глянула на нее и еще на нескольких ее упитанных коллег. — Вы, поди, рыбину-то не в мусорку выбросили, а домой утащили?
Продавщица стушевалась. Зато к Васином реву присоединилась еще одна девочка в сиреневой шапочке. Ее родители, до сих пор стоявшие молча в стороне, зароптали.
— Нехорошо…
— Не при детях же…
— Закрылись бы на санитарный день и поймали бы…
— Я не позволю издеваться над животным в присутствии моего ребенка! – перед ее мощным натиском не устоял бы и целый полк звероловов.
— Это Заваркина, — раздался откуда-то шепот.
Анфиса обошла мужика, сунула руку в холодильник, ухватила кошку за шкирку и вынула ее из ледяной могилы. Кошка, чья благородная морда стянулась к затылку, попыталась отбиться от бесцеремонной хватки и лягнула воздух задней лапой.
— Не маши ногами, — сказала Заваркина кошке и довольно сильно встряхнула ее. Та замерла.
— Мне все равно, — примирительно пробасил зверолов, — я делаю, что говорят.
С этими словами он сгреб свое оборудование и внимательно посмотрел на Анфису, словно чего-то ожидая. Та так же внимательно посмотрела на него.
— Спасибо, что помогли поймать мою сбежавшую кису, — сказала Заваркина с улыбкой и протянула зверолову руку. Тот ее пожал. Дженни заметила купюру, перекочевавшую через это рукопожатие из ее руки в карман его джинсов.
Дети и Соня мигом прекратили рыдать и захлопали в ладоши. Заваркина раскланялась и еще раз встряхнула кошку, которая снова принялась размахивать лапами.
— Спасибо чудесному магазину «Свежесть» за то, что они – добрые друзья животных и заботятся о психическом здоровье своих маленьких посетителей, — журналистка не удержалась от ехидства, — благодаря вам мой сын вырастет добрым и честным.
Краем глаза Дженни заметила, что Вася, который уже давно вытер слезы, стащил с полки коробку итальянского печенья и успел умять половину.
— Всего хорошего, — сказала Анфиса публике и повернулась к девчонкам. – Валим отсюда! Васька, брось печенье! Хотя нет, не брось, поделись.
Кошка оказалась не полностью черной: на ее левой задней лапе было достаточно заметное белое пятно в форме амебы. Бандитку решено было назвать Кляксой. Когда ее принесли на чердак школы святого Иосаафа, она вырвалась и спряталась за стопкой старых пластинок, под грудой какого-то тряпья. Но прошло минуты три, и природное кошачье любопытство взяло верх. Клякса принялась зыркать из своего укрытия то одним, то другим зеленым глазом.
— Красивая, — сказала расцарапанная до крови, но счастливая Соня.
— Породистая, наверно, — предположила Дженни.
— Может, и не породистая, но вкус у нее отменный, — усмехнулась Заваркина, усаживаясь в свое кресло и закуривая, — в том холодильнике отличная семга.
— Вряд ли ей теперь понравятся наши продукты, — вздохнула Соня.
— Перебьется и «Вискасом». Главное, регулярно его поставляйте.
Соня и Дженни переглянулись. Когда они пробирались в школу мимо учеников, идущих на занятия во вторую смену, мимо охранника, Никитича и Анафемы, кошка брыкалась, кусалась, царапалась, вертелась, норовила выскочить из-под Сониной куртки и разговаривать было некогда. Когда они поднимались по винтовой лестнице, Клякса немного притихла и Дженни улучила момент и прошептала Соне на ухо, что неплохо было бы перекинуться с Заваркиной парой слов о бале. Соня кивнула, скорчив гримасу. Клякса больно укусила ее за бок.
— А все слухи, которые про тебя ходят… — аккуратно начала Дженни.
— Если верить слухам обо мне, то я байкерша-лесбиянка, причем мертвая. Одно могу сказать точно – мотоцикла у меня нет! За все остальное не ручаюсь, — Анфиса улыбнулась. — Вы все поймете про сплетни, когда завтра утром услышите, что Заваркина отжала кошку редкой породы у администрации города и их штатного зверолова и теперь науськивает ее шпионить.
Девчонки рассмеялись. Дружеские отношения налаживались.
ЭЛЕКТРИЧЕСКАЯ КНИГА ЦЕЛИКОМ на Призрачных Мирах (120 руб.)
ПЕЧАТНАЯ КНИГА на Ридеро (746 руб.)
