Мать выглядела свежо и молодо. Мягкий рассеянный свет в ее комнате по ту сторону экрана деликатно скрадывал морщинки в уголках глаз и губ. Темные волосы по моде растрепаны, красиво очерченные полные губы тонко подкрашены, но глаза оставлены бледными, чтобы мелкие частицы косметики не подчеркивали возраст. Он поглядывал на нее мельком, нехотя отрываясь от редактора кода.
— Павел, — мягко позвала она.
— М?
— Ты меня беспокоишь.
Мать никогда не говорила: «Я беспокоюсь». Только «Ты меня беспокоишь». Как будто он специально делал что-то, чтобы огорчить ее.
— Павел!
Павел нажал «Сохранить» и развернул окно «Скайпа» на весь экран. Лучше выслушать все разом, чем потратить два часа рабочего времени, выдавливая из себя «угу» в ответ на пятиминутную тираду, чтобы в следующие десять минут слушать то же самое снова, но на повышенных тонах. Мать поняла, что завладела сыновьим вниманием и ринулась в атаку, бомбардируя его отрывистыми фразами.
— У тебя совсем нет друзей. Ты не выходишь из дома. Я тебя вытащила один раз за целый год, но ты даже не поговорил ни с кем! Так жить нельзя! Твоя квартира ужасна. Когда ты последний раз был на улице?
— Мам, я выхожу из дома.
— Куда?
— За кофе.
— За кофе?
— И бегать.
— И бегать?!
— Мам, у меня работы много.
Мать легко заводилась и спорила до посинения носогубного треугольника, до боли в горле, до хрипов в легких. И Павел уже лет с тринадцати был ей достойным соперником. Они спорили и о мелочах вроде утренней каши, и о вещах масштабных, например, о роли Н********* в мировой политике — и уж когда им доводилось схлестнуться всерьез, это была битва не на жизнь, а на смерть.
— Что мне твое «бегать»?! Ты бы еще похвастался, что зубы чистишь! Ты их, кстати, чистишь или уже бросил?
— Чищу!
Он ощутил азартное покалывание в кончиках пальцев.
— Ты никуда не ходишь! У тебя нет друзей! И ты никак не сможешь их завести!
— Смогу!
Павел почувствовал, как его мозг обволакивает туман.
— Не сможешь! Ты заносчив и не любишь людей…
— Так же, как и ты!
— Однако я своих не растеряла!..
— Я тоже не растерял, они просто… разъехались…
— Это не повод, чтобы из дома не выходить!
— Я выхожу! И с людьми я общаюсь!
— Докажи!
— Что доказать?!
— Докажи мне, что у тебя есть хоть кто-то, и я отдам тебе свой дом!
Павел запнулся, будто с разбегу налетел на стену.
— Чего? — недоверчиво переспросил он.
— Если первого сентября ты предъявишь мне хоть одного настоящего друга, то получишь мой дом в Сосновой Пристани. Все равно мне там скучно… А там, где живешь сейчас ты, жить нельзя!
— А если я проиграю? — спросил Павел, чувствуя подвох.
— Ты отдашь своего страшного пса! — залихватски выкрикнула мать.
— Ни за что!
— Спор есть спор!
У Павла задергалась нога.
— Ладно, по рукам! — решился он. — Я выиграю!
— Пока, люблю тебя! — вдруг скороговоркой произнесла мать, поправила растрепавшиеся волосы и дала отбой, оставив обескураженного сына остывать в одиночестве.
С самого детства она брала его на слабо, и проигранное в споре надо было отдать, как бы больно и трудно ни было — это было непреложным правилом для них обоих.
Мать его развела! Ведь прощание точно было отрепетировано!
В тот момент, когда Павел понял, на что подписался, Гоша поднял голову и тявкнул.
Гоша был довольно уродливой помесью китайской хохлатой собачки и мопса: эту породу никак не хотели признать официально, называя хохлатых мопсов «дизайнерскими собаками». У пса была шершавая, как наждачка, кожа, бледная зимой и коричневая, загорелая летом — его туловище приходилось прикрывать одеждой круглый год. У него были лапы в раскоряку, хвост — седая метелка, уши как у эльфа-домовика и белая челка поперек лба. Морда — точь-в-точь как у мопса, и даже брыли иногда цеплялись за передние нижние клыки, придавая ему тоскливо-воинственный вид. Словом, выглядел Гоша так, что крепко выпивающий сосед, однажды увидев его с похмелья, завязал на два года.
Мать Гошу не любила. Она не понимала ничего неизящного и неудобного и не хотела видеть красоту в необычном.
Павел огляделся. Ладно, квартира и правда омерзительна. Выцветшие обои, вместо пола — фанерная доска, прибитая кое-как, гвозди в полу прикрывают хозяйские домотканые половики, дырявые окна, из которых сифонит круглый год — но зато цена месячной аренды ниже гнилого плинтуса. У Павла были деньги и на хорошую квартиру, и даже на первый ипотечный взнос за новую. Но не хотелось принимать решения. Долго, муторно, дорого и слишком много надо шевелиться. К тому же ему то хотелось остаться в Белых Горах и начать обустраиваться заново, то хотелось уехать прочь. И как можно дальше.
Но сейчас делать нечего, раз ввязался в спор. Павел открыл журнал звонков в телефоне. Кто тут есть? Менеджер из банка, кто-то по работе, агент по недвижимости, налоговая, распространители дешевой косметики, прошлогодняя подружка…
Он переключился на вкладку «Контакты». Здесь картина была еще хуже: какие-то логины, прозвища, даже чья-то «аська» — куча мусора, а не записная книжка. Из настоящих телефонов — мама и ветеринар.
— Может, с ветеринаром? — спросил он у собаки. — Пива, например, выпить?..
При слове «ветеринар» пес насторожился. Он лежал тут же, в своей корзинке, под обшарпанным столом, время от времени меланхолично подгрызая его ножку. Павел напоминал себе, что рано или поздно стол упадет Гоше на голову… Но покупать новый стол? В эту квартиру? Ну уж нет.
Осмотры у врача Гоша едва терпел, но зато кататься любил. Всегда на переднем сиденье, летом — высунув в открытое окно слюнявую пасть. Вся пассажирская дверь была в засохших слюнях, но ни Гошу, ни Павла это не тревожило. Когда они подкатили к двухэтажному зданию клиники, пес обреченно вздохнул. Их принимал всегда один и тот же доктор, молодой грустный парень в очках в тонкой оправе. Рядом с Павлом он боязливо съеживался, оттого казался еще ниже и меньше.
— Он чихает! — торжественно возвестил Павел, сгрузив обреченно засопевшего Гошу на стол в смотровой.
— Чихает?
— Да, по ночам. Вот так — апчхи!
Ветеринар посмотрел на него устало.
— Ну, давайте померяем температуру.
Он смазал кончик градусника вазелином и вставил псу под хвост. Гоша заскулил.
— Может, выпьем пива? — закинул удочку Павел.
Доктор насторожился. Посмотрев на пса с градусником, потом — на Павла, он быстро ответил:
— Я женат.
— И вам жена не разрешает пить пиво? — Павел почувствовал, что разговор повернул куда-то не туда, но сдаваться не спешил. — Ну, если не пива, то, может, кофе?
Ветеринар достал градусник. Павел попытался ему улыбнуться. Врач напрягся еще больше.
— Температура нормальная.
Он молча заглянул Гоше в глаза, оттянув нижние веки, а потом зачем-то в ухо. Павлу не понравилось то, что приходится кого-то уговаривать, почти попрошайничать.
— Оплатите в кассу, — пролепетал ветеринар и поспешил ретироваться.
— Ну и пошел ты! — с досадой прошептал Павел, отдавая деньги за прием девушке-кассиру.
Они с Гошей вышли на воздух.
— А ты мне друг? Ты — самый настоящий друг!
Гоша коротко гавкнул и посеменил в кусты. Здесь было столько интересных ему посетителей, и постоянно околачивались уцелевшие при отстрелах бездомные собаки — и Гоша собирался как следует изучить оставленные ими следы.
— И у тебя тоже свои дела…
Павел привалился к нагретому крылу машины, поставил ногу на колесо и уткнулся в телефон. Из окна за ним наблюдала девушка-кассир. Павел сделал вид, что не видит ее улыбок.
Интересно, куда его мать собралась на этот раз? Неужели в очередной раз под венец? Она выходила замуж и разводилась уже шесть раз, наживая себе состояние от мужа к мужу. Павел не знал, есть ли сейчас у нее кто-нибудь. Они виделись редко, общались в основном в «Скайпе», хотя оба жили в Белых Горах: только Павел — не выезжая, а мать — весь год путешествуя.
Павел прокрутил заметки. Ничего полезного. Сотрудники — в других городах, да и отношения с ними не дружеские, рабочие, прохладные. Ни одноклассника, ни однокурсника — университет он окончил восемь лет назад, контакты потерялись. Все разъехались и пустили корни в других местах — для спонтанной дружеской встречи их было не достать.
Горячий ветер швырял пригоршни песка, на улице пахло квасом, шатались пешком праздные горожане. Пока в городе было полно народа, одиночество не казалось Павлу таким всеобъемлющим. Присутствие чужих потных тел и горячих дыханий раздражало, но придавало жизни объем.
Но внезапно, после этого глупого спора, оказалось, что те, кто не успел уехать к морю, те, чьих лиц он и не старался различить в августовском мареве, существуют где-то там, вдалеке, и лишь изредка поворачивают головы в его сторону, и то если он сам обращается к ним: спрашивает дорогу или говорит, что оплатит покупку картой.
Может, мать права? Может, он и правда окуклился, словно жирная серая бабочка? Сама-то она была яркой тропической особью с размахом крыльев не меньше четырнадцати сантиметров: порхала с цветка на цветок и радовала глаз, могла найти общий язык с кем угодно и имела возможность проводить дни в праздности — а вот у таких, как он, жирных и серых, обычно много работы, а потому порхать особо некогда.
К девушке-кассиру, кривляющейся в окне, присоединилась санитарка средних лет, и теперь они, глядя на него через окно, о чем-то хихикали. Пора уезжать.
Павлу в голову пришла еще одна идея: раз уговаривать унизительно и некого, то можно просто заплатить.
Последние четыре месяца ему мозолила глаза контекстная реклама приложения «Бро». Приложение предлагало приятелей на вечер, собутыльников, попутчиков, компанию для походов в кино — друзей на любой вкус и цвет. По очень божеским ценам: самые дорогие брали по восемьсот-тысяче рублей в час, самые дешевые — полтинник.
Павел завел машину и включил кондиционер. Пока машина остывала, он отошел в тень, установил «Бро» и принялся скроллить анкеты с фотографиями. За первые десять минут ему пришлось просеять тонну человеческой руды: проституток, для которых дружба на час оказалась удобным прикрытием, одиноких девчонок, которые отчаялись найти пару в приложениях для знакомств, халявщиков, которые принимались заранее обговаривать кто и за что платит — они все написали ему разом сразу после того, как он в первый раз запустил приложение. Павел аж устал от непродуктивного обмена символами, пока не догадался выставить фильтр «Белые Горы» и отсортировать по рейтингу.
Самый высокий рейтинг был у девчонки: средний рост, среднее телосложение, средней милости мордашка — средняя девчонка. Одежда — джинсы, кеды, белая рубашка. Длинные темные волосы собраны в хвост. Имя — Женя Ольшанских.
— Девок не берем, — буркнул Павел. — От вас сплошные проблемы.
Вторым шел парень. Брови домиком, губки бантиком, глаза сочувствующие. Наверняка готов сутками выслушивать и вытирать бабские сопли, отсюда и второе место в рейтинге.
Третьим в рейтинге стоял здоровый пес породы алабай. Вот пес ему подошел бы, но мать такой результат не зачтет.
Дальше Павел смотреть не стал, потому что его взгляд упал на цифры. Между третьим и четвертым местом был разрыв в несколько тысяч баллов. И примерно такой же — между первым и вторым.
Он кликнул по анкете этой Жени Ольшанских. Весь ее профиль исписан признаниями в любви, поздравлениями абсолютно со всеми праздниками и изрисован кривобокими сердечками. Слишком востребованная, наверно, вечно занята. Не подходит. И стоит дороже всех.
Еще одна возможность — найти в конце списка начинающих. Заплатить «с горкой» и за месяц воспитать «под себя», так, чтобы мать поверила. Павел отмотал рейтинг вниз и принялся рассылать сообщения, особо не вглядываясь ни в фотографии, ни в цифры.
«Я сегодня не могу, я вчера бухал», — отписался в ответ один юнец. — «Могу послезавтра! Ты правда столько заплатишь?»
— Понятно, почему у тебя такой рейтинг, — усмехнулся Павел. — Тупица.
На остальные сообщения ответа не было. Интересно, это нормально для друзей на час? Они зарабатывают вообще что-то? Или так, полтинник тут, сотенка там?
Павел поднялся в середину списка и написал наугад густо накрашенной, но приятной девице.
«1100 за час, анал отдельно», — пришел ответ.
— Пошла ты, — сказал Павел с досадой и снова открыл профиль Жени Ольшанских.
Дорогая. И очень занятая.
— Ладно, уговорила, — процедил он сквозь зубы и нажал кнопку «Написать другу».
«Через два часа в городском кафе „Карман“. Плачу двести пятьдесят тысяч за весь август».
Ответа он ждать не стал, сунул телефон в карман и свистнул Гоше. Прибежит!
Четверть миллиона было жалко, но дом… Дом отличный. Большой, каменный, с опоясывающей его деревянной верандой и балконом по периметру. Окна в пол, вокруг сосны. Внутри поработали архитектор с дизайнером, поэтому там не будуар восемнадцатого века, как нравится матери, а просто, уютно, комфортно.
В «Кармане» они сели на тесной летней террасе. Гоша залез в кресло, ему принесли воды и собачью вафлю — кафе было dog friendly. Павел вытянул ноги и осмотрелся.
Напротив, через дорогу, крыльцо нового кафе — на его фасаде изогнутыми неоновыми трубками было выгнуто «male-free» — взяли в кольцо развеселые мужики. Они с азартом забрасывали стоящих у входа мрачных девиц подвядшими пионами. Девицы отпихивали цветы ногами и грозились вызвать полицию. Павел улыбнулся и тут же увидел, как его будущая подруга на час переходит проспект, не обращая внимания ни на светофор, ни на пешеходный переход. На ней была черная свободная футболка и светлые джинсовые шорты, открывающие симпатичные ножки. Откуда она вынырнула и на чем приехала, Павел не заметил.
Она безошибочно вычислила его, хотя фото в свой профиль в «Бро» он не поставил. Когда она подошла, Гоша гавкнул. Девчонка на мгновение замерла, глядя на пса, но удержалась от восклицаний.
— И тебе привет, — сказала она Гоше и зачем-то помахала ему рукой.
Павел усмехнулся. Люди по-разному реагировали на его собаку. Кто-то не скрывал отвращения, кто-то пугался, кому-то становилось неловко от такого очевидного уродства. Эта — ничего, выкрутилась.
— Это Гоша, — представил пса Павел.
— Привет, я — Женя, — сказала девчонка, глядя Павлу в глаза.
Смотрела как-то слишком пристально, испытующе. Павел поежился.
— Павел, — представился он, тоже принявшись демонстративно ее разглядывать.
Ее глаза показались Павлу слишком светлыми, блеклыми. На носу он заметил бледные холодные веснушки, какие бывают у светлокожих брюнеток — солнце их не любит, поэтому осыпает своими милостями брезгливо. Темные волосы стянуты в хвост на затылке, как на фото в «Бро». Лицо нормальное, может, даже симпатичное, симметричное и интеллигентное, но руки — пальцы, кисти и выше — покрыты странными татуировками. На фалангах, где у уголовников буквы, у нее были стрелки, полудуги, жирные точки, и издалека эти узоры смотрелись как грязь.
— Если тебе не хочется говорить, можем сходить в кино, — предложила Женя с улыбкой, присаживаясь на соседнее с Гошей кресло.
— Плачу сто пятьдесят тысяч сразу, — Павел взял быка за рога. — Первого сентября нам нужно будет встретиться с моей… с одним человеком… Если она… он поверит, что мы с вами — настоящие друзья, я отдам еще сто тысяч, — бросил Павел, по-хозяйски откидываясь в кресле.
— Настоящие друзья не общаются на «вы», — заметила Женя. — Спор?
Ну, хоть соображает быстро…
— А что ты получишь, если выиграешь спор?
Павел промолчал.
— Чудесное начало дружбы, — сказала Женя, все еще разглядывая его.
— Вас все устраивает? — выдавил Павел, поборов желание снова надеть темные очки.
— Я хочу все двести пятьдесят тысяч сразу. Если ты захочешь прекратить наше общение, деньги я не верну. Сейчас заплати тысячу, чтобы закрыть встречу в «Бро», а двести пятьдесят, вернее, двести сорок девять тысяч — это будет совсем другой платеж. Раз тебе нужно выиграть спор, значит, договор непринципиален?
— Друзья на час наглее и бесцеремоннее в наше время, чем проститутки, — заметил Павел.
— Спрос нас избаловал, — ответила она, ничуть не обидевшись.
— И чем же обусловлен успех на вашем поприще?
— Личными качествами.
Женя улыбнулась. Зубы у нее были крупными, белыми и ровными.
И она была права. Люди давно разучились общаться. Социальные сети разбаловали сначала миллениалов, а затем постепенно и всех остальных, приучив их не разговаривать, а вещать — поэтому теперь даже в реальности из каждого рта льются эгоцентричные речи, и никто никого не слушает. И поэтому внезапно появился спрос на слушателей — ими оказались друзья на час. Они создавали движение, небольшой сквознячок под ватным, плотным и тяжелым одеялом одиночества, что накрыло современное общество.
— Если собираешься мне хамить, например, оповещать меня, что у меня толстая задница, то я хочу двойную оплату, — продолжала Женя.
— У тебя толстая задница? — Павел не понял, издевается она или нет.
— За ЗОЖ — тройная, — Женя нанесла еще один удар. — И все, что касается секса — не ко мне. Я не знакомлю, не вожу по секс-вечеринкам и свингер-клубам…
— А в Белых Горах такие есть? — удивился Павел.
— А как же! Я также не пью ничего алкогольного, услуга «Собутыльник на час» — это другая услуга, по отдельной таксе…
Гоша нетерпеливо фыркнул. Женя засмеялась, глядя на него, но тут же снова повернулась к Павлу.
— Деньги я хочу наличкой. И завтра.
Наглая, самоуверенная, вредная девка!
Электрическая книга целиком на Призрачных Мирах
Печатная книга в Читай-городе
